Игра в бисер - Страница 134

134

Все проблески догадок многодумных
Сводились вместе, в стройной непреложности
Собой составив как бы хор планет,
Все новые вопросы и возможности
Приоткрывал уму любой ответ,
И так за это время, время чтенья,
Я путь неимоверный пробегал
И всех веков, и всех умов прозренья
В их совокупной сути постигал!
Был строй во всем! И снова начертанья
Передо мной вступали в сочетанья,
Кружились, строились, чередовались,
Из их переплетений излучались
Все новые эмблемы, знаки, числа,
Вместилища неслыханного смысла.
Шло быстро чтение, я был в ударе.
На миг глазами отдых дать решил
И вдруг заметил: в зале кто-то был.
Старик, по видимости архиварий
(Как я поторопился заключить),
В углу у полки скромно делал что-то,
Над книгой хлопоча, и уяснить
Значение таинственной работы
Мне стало крайне важно. Боже сил,
Что увидал я! Старец подносил
Свой том к глазам, рассматривал с любовным
Вниманием заглавие, – такое,
Что дух захватывало! – ртом бескровным
Дул на него, качая головою;
И после пальцем удалял с трудом
Заглавие, вычерчивал другое,
Вставал и снова тихо вдоль покоя
Расхаживал, снимал за томом том,
Смывал заглавие, чертил другое.
При этом зрелище мне стало жутко.
Все это было слишком не на шутку
Рассудку недоступно, и решил я
Вернуться к чтению; но те уроки,
Что раскрывали мне миры познанья
Лишь миг назад, уже не находил я;
Прозрачный, ясный строй письмен, уму
Сиявший только что, ушел во тьму,
Перемешались тайнописи строки,
И под конец мне глянуло в глаза
Пустой страницы бледное мерцанье.
И вдруг неслышная легла рука
Мне на плечо: увидев старика,
Я выпрямился. На моих глазах
Мой том он в руки взял – невнятный страх
Смутил меня! – и перст его прошел
По переплету, знаки смыв прилежно.
Затем другие знаки, что расчислили
Весь ход миров и заново осмыслили,
Пером старинным он вписал неспешно.
Затем, ни слова не сказав, ушел.

СЛУЖЕНИЕ

Когда-то, в дни первоначальной веры,
Своим владыкам поручал народ
Блюсти в кругу пастушеских забот
Высокий строй непогрешимой меры
В ладу с иною мерой: той, что око
Угадывает, вникнув в ход светил,
Ведомых в знании числа и срока
Разумным равновесьем скрытых сил.
Но древнее преемство благостыни
Пресеклось, меры позабыт закон,
И человек надолго отлучен
От мирового лада, от святыни.
Но мысль о ней светила и в разлуке,
И нам поручено: Завета смысл
В игру созвучий и в сцепленья числ
Замкнуть и передать в иные руки.
Как знать, быть может, свет на нас сойдет,
И повернется череда столетий,
И солнцу в правоте воздать почет
Сумеют примирившиеся дети.

МЫЛЬНЫЕ ПУЗЫРИ

Как много дум, расчетов и сомнений
Понадобится, и года пройдут,
Пока старик из зыбких озарений
В свой поздний срок соткет свой поздний труд.
А юноша торопится меж тем
Мир изумить и спину гнет прилежно
Над построением философем –
Неслыханных и широты безбрежной.
Дитя в игру уходит с головой:
Притихши, бережно в тростинку дует,
И вот пузырь, как бы псалом святой,
Играет, славословит и ликует.
Итак творятся в смене дней и лет
Из той же древней пены на мгновенье
Все те же сны, и нет у них значенья:
Но в них себя узнает и в ответ
Приветнее заблещет вечный свет.

ПОСЛЕ ЧТЕНИЯ «SUMMA CONTRA GENTILES»

Нам кажется: когда-то мирозданье
Понятней было, глубже созерцанье,
Познанье с тайной в нерушимом мире.
Да, прежним мудрецам дышалось шире,
Полней жилось, и жизнь была им раем,
Как мы у старых авторов читаем.
А всякий раз, как мы вступали свято
В духовные пространства Аквината, –
Припомни, как уму сияли сферы
Предельной, зрелой, совершенной меры:
Повсюду ясный свет, весь мир осмыслен,
Путь человека к божеству расчислен,
Сквозной расчет строенья безупречен,
В любом звене продуман, верен, вечен.
Но в наших поколеньях запоздалых
Иссякла сила, и для нас, усталых,
Изверившихся, все, что целокупно
Должно быть, безнадежно недоступно.
Так; но со временем, быть может, внуки
Увидят все иначе: эти звуки
Недоуменья, ропота и спора
Для них сольются в благозвучье хора
Многоголосного, и все терзанья
Преобразятся в стройные преданья.
Быть может, тот, кто меньше всех готов
В себя поверить, – он-то под конец
Окажется властителем сердец,
Вождем, учителем иных веков;
Кто горше всех терзается сомненьем,
Предстанет, может статься, поколеньям
Как мастер, взысканный такой наградой,
Что в дни его и жизнь была отрадой;
Как тот, кто миру начертал пути.
Пойми: и в нас живет извечный свет,
Свет, для которого истленья нет:
Он должен жить, а мы должны уйти.

СТУПЕНИ

Любой цветок неотвратимо вянет
В свой срок и новым место уступает:
Так и для каждой мудрости настанет
Час, отменяющий ее значенье.
И снова жизнь душе повелевает
Себя перебороть, переродиться,
Для неизвестного еще служенья
Привычные святыни покидая, –
И в каждом начинании таится
Отрада, благостная и живая.
Все круче поднимаются ступени,
Ни на одной нам не найти покоя;

134